Алексей, 54 - 20 апреля 2014 00:27

(продолжение к записи от 20.04.14. 00.23.) "Сделал подлость, и ведь знал, что делаешь подлость. А теперь, когда эта подлость не удалась, когда выяснилось, что из-за бездарности и мелочности своей ты даже на приличную подлость не способен, радуешься как ребёнок, который избежал наказания. Плешивый весело и бодро шёл к своему драндулету, ругая себя последними словами, когда что-то странное привлекло его внимание... Липкий, тягучий страх охватил его в темноте и моментально поглотил радость, которую он только что испытывал. Возле вездехода, вплотную к двери, растопырив страшные отростки, стоял кактус. Огромный, метра в два, мощный. И второй такой же здоровяк появился со стороны противоположной дверцы. Плешивый не видел, откуда он, этот второй, взялся. Секунду назад его не было, - и вот вам друг торчит. Плешивый начал пятится, стягивая автомат с плеча. И тут появился звук. ...Казалось, кактусы смотрят на человека, изучают новую, непривычную дичь. Всё произошло слишком быстро. Кактус сделал всё то же неуловимое движение и Плешивый взвыл от дикой боли в боку... Кактусы стояли рядом с ним. Они просто стояли, склонившись над умирающим человеком. Растения. В них не было ни ненависти, ни злобы - ничего.
(стр. 111) "И всё же мы остаёмся людьми, несмотря ни на что. Недостаток ли это? Достоинство ли? Неумение приспособится, или природа наша? Я не знаю и не хочу гадать об этом. Знаю только, что, несмотря на все ужасы, на всю нечеловечность нашего Города, мы всё-таки остаёмся теми, кем были рождены и воспитаны. Души наши, чувства, страсти, если угодно, остаются человеческими. С одной стороны, холодный и безжалостный философ может сказать, что это наша слабость, в итоге, нас и губит, поскольку здесь, в этом нереальном, каким-то божьим упущением проявившимся в нашем мире месте, человеческие слабости и чувства могут убить и убивают тех, кто оказывается не в силах от них отказаться. Конечно, его доводы кажутся такими логичными, разумными, но сможет ли он, философ, столь же чётко рассуждать о естественном отборе и о выживании сильнейшего при виде страдающего ребёнка или умирающего от голода старика? Если сможет, то цена его философии - дерьмо, а все его доводы - не более, чем трусливый интеллектуальный садизм. Сильнейшие выживают? Это верно. Но разве сильный не может и не должен быть добр и великодушен? Иначе, чем мы отличаемся от животных? И не чувства ли наши, не душевное ли превосходство сотворило нас теми, кто мы есть - людьми? Ведь мы все, в итоге, невзирая на показную жестокость и холодность, невзирая на всю ту жуть и смерть, которые нас окружают, хотим этого. Души наши хотят любить и быть любимыми; жаждут общения, ищут, или, на худой конец, мечтают найти близкое сердце и родственное понимание. Да, мы отторгаем эту свою потребность, давим её, потому что страшно. Страшно нам терять своих близких, страшно наблюдать смерти друзей. Потому многие из нас (кто нуждается) сочиняют для себя ту безжалостную, показушно-безжалостную философию, какая нынче так у нас популярна. А на самом деле - страх и боль стоят за этим мужественным презрением ко всем и всему, и ничего, кроме страха и боли."...
(стр. 154) . - Не надо, - попросил Носатый. - Разговоры на эту тему ни к чему не приведут. Вы вот уже готовы поверить, что я знаю ответы на любые вопросы.
- А разве нет?
- Не так, как вам бы того хотелось, и совсем не в той форме, в которой вы сможете эти ответы усвоить. Да, я могу, конечно, сейчас вам объяснить, что с вами происходит, но это не будет иметь для вас никакого смысла. И потом, вам ведь нужны не ответы, а подтверждение вашей собственной правоты. Вам необходимо поощрение, и ничего другого вы не приемлите.
(стр. 156) . - Вы заблудились в своих желаниях и порывах, как в лечу густом. И всё потому, что ваши желания - взаимоисключающие. . Я должен вам разъяснять причину каждого вашего желания в отдельности? - усмехнулся Носатый...
- Попробуй, - сказал Виктор...
- Врёте. Ничего вы не хотите знать и ничего не желаете слушать. Вы боитесь. Все люди боятся подобных откровений. Они предпочитают лгать и обманывать самих себя, чтобы сохранить спокойствие и хоть какое-то душевное равновесие.
- Не понимаю я тебя, - пробормотал Виктор.
- И опять врёте, - жестко ответил Носатый. - Все вы на этот раз прекрасно понимаете. Все вы, живущие в этом Городе, считаете, что с вами обошлись жестоко и несправедливо. И вы полагаете, что заслужили самое искреннее сочувствие. А пожалеть вас тут некому - все вы здесь такие несчастные, - то вы не придумали ничего умнее, чем самим себя жалеть. Люди поступали так во все времена в любых городах.
- Зачем ты мне всё это говоришь?
- Вы меня разозлили.
- Каким образом?
- Вы безответственны, вдобавок к прочим своим грехам. Безответственны и беспечны. Эта ваша упрямая дерзость... Вообще-то, я уважаю дерзость, когда она интересна: интересная умная дерзость прекрасна, но ваша - просто глупа. Вы попросили меня рассказать вам суть ваших переживаний, отлично зная, что всё сказанное мною может дать вашему избалованному сознанию такого пинка, что вы неделю пробудете в депрессии...
(стр. 160) . - Мирозданию наплевать на ваши амбиции и на вашу совесть. У него, у мироздания, на вас свои планы...
- Мироздание непредсказуемо и всегда готово выкинуть какой-нибудь фокус. Как с вашим Городом например, - сказал Носатый.
Виктор закурил и сказал, пытаясь хотя бы внешне оставаться спокойным:
- Остаётся надеется, что это произойдёт ещё не скоро.
- Кто знает, - проговорил Носатый, - Для того, чтобы это случилось, должны исчезнуть все ваши желания, чаяния, надежды, вся та пустозвонная дребедень, которая переполняет вас сегодня. Вы должны стать как чистый лист бумаги... (продолжение - в след. записи).