Михаил, 67 - 6 февраля 2014 14:30

Здание римско-католического кафедрального собора взорвало вечернюю неторопливость благодушной улицы Климашкина застывшим цветомузыкальным фонтаном. Неслучайная публика, поднимаясь по нарочито просторной лестнице в храм, довольно аскетичный изнутри, отданный этим вечером музыкальным наслаждениям, рассаживалась в согласии с номерами, проштампованными на пригласительных билетах, ценою в 550 благотворительных рублей. Над театральным гулом публики чуть вращались в разные почему-то стороны выключенные сейчас люстры, вращение которых не завершилось с появлением предваряющей пиршество дамы, скандально отличаясь своим безразличием к даме, да и всему действу от съёжившегося публичного гула.
В подвешенной к люстрам тишине заскрипел трон органиста. В ожидании импровизаций на тему творчества великого Баха за грудной клеткой что-то щекотно разрасталось и тянуло вверх. Немецкий профессор, коего нам представила предваряющая дама, импровизировать начал от сотворения мира, как показалось. Среди хаоса звуков иногда возникало видение вечных вод, струи которых безжалостно терзали пальцы бурного тевтонца в поисках тверди, слегка намеченной низким грохотом, творимым тевтонскими же ногами. На мой взгляд, сотворения мира не произошло. Остервенелая импровизация резко оборвалась. Тишина нависла некой неловкостью. Казалось, немец осерчал на что-то и, прошипев "russische Schwein", покинул Москву.
Как бы ни так. Люстры, замедлив вращение, остановились и двинулись в обратный путь. Вернулась и музыка. Возрождая то, щекотное, в груди. Звучали знакомые темы старого доброго Себастьяныча. Душа его свободно летала среди полуколонн храма вместе с моей, разбрасывая восторг и утверждая веру в мудрость и красоту замыслаТворца. Импровизатор сам попал под обаяние баховой гармонии и длил, и длил наслаждение.
Я уже вполне примирился с ним, уже готов был простить неразбериху первой части, как вдруг тревожно прянули мои уши. Что-то совсем другое наметилось в звуках строгого органа, что-то чуждое. Не может быть! "Чёрный ворон, что ты вьёшься.". Почему?! Нет, мне показалось. Но вот, опять! Коварный немец подпускал "широкой русской души"! Фрагментарные вкрапления становятся основной темой, и образ Васильиваныча мощно ломает остатки того светлого и воздушного, что летало вот только что над кружащимися люстрами римско-католического собора. Ещё немного, казалось, и широко раскинется по всей органной палитре наша прославленная "Катюша". Публика станет подпевать, а там и в пляс.
Мы уходили, не дожидаясь полного разгула толерантности, под лубочные переборы "Во поле берёзка стояла". Немецкий профессор глумился в католическом соборе. Улицу Климашкина тянуло к дворцу Церители.

• 
• 
•